Асимметрия земного пространства проявляется в тех средствах, с помощью которых сооружение может быть представлено в двумерных чертежах. Если сопоставить план, служащий схемой сооружения в уровне горизонта, с вертикальным разрезом, мы столкнемся с любопытным парадоксом.
Зримый здания формируется для нас в вертикальной проекции.
Представьте собор Парижской Богоматери, и вы немедленно увидите, как он вырастает из земли с двумя кубическими башнями, приставленными к его «голове» подобно ушам, и длинным телом сзади, лежащим в позе сфинкса. Образ здания сформирован тем, что возвышается над землей, и мы считаем, что знаем его достаточно хорошо.
И все же если после рассматривания хороших фотографий сооружения, даже после обхода его кругом, нам предъявляют его план, мы восклицаем: «О, так вот, как это на самом деле!
» С первого взгляда мы ухватываем самую сущность, то, как сооружение отвечает своей функции.
Для зданий, подобных Нотр-Дам, это менее справедливо, поскольку они задуманы как монумент, суть которого выражена вовне, и план не может подготовить нас к тому, что ждет нас при подходе или входе внутрь. Гораздо сильнее тот же эффект проявляется в тех случаях, когда общая форма сооружения не столь легко обозрима и менее предопределена характерностью типа.
Весьма примечательно, что подлинная природа сооружения раскрывается нам через его план, т. е. через такой его вид, какой недоступен никому, если сооружение уже есть. Только когда оно разрушено, сожжено полностью или когда его фундаменты выявлены археологами, план сооружения можно увидеть — да и то лишь с вертолета.
Когда же мы обходим нетронутое сооружение, строение его плана искажено перспективой и сбито расчлененностью, а одновременность восприятия общего рисунка замещена последовательностью видов в различных ракурсах. И все же мы почти обязательно, почти против воли стремимся мысленно восстановить план целого по частичным «кадрам», которые нами восприняты.
Когда нам это удается, мы испытываем уверенность относительно того, где мы находимся. В основе названного парадокса фундаментальное различие мира действия и мира видения.
Основным для действия измерением является горизонтальная поверхность, и потому все, что имеет отношение к действию, поддается выявлению в плане.
В то же время основное поле видения — вертикально.
Очень немногие вещи могут быть нами восприняты при взгляде вниз, и уж, конечно, здания не входят в эту группу.
Если мы хотим увидеть нечто большое без чрезвычайных усилий и без нарастающих искажений, это нечто должно быть предъявлено нам в вертикальной позиции, по отношению к которой базисная линия зрения перпендикулярна. Именно в связи с этим здание, принципиально задуманное как монумент, подобно собору четко выражает свой характер в вертикальном измерении, утверждает своим вертикализмом, что оно предназначено не для обживания людьми, что оно — сверхчеловеческий образ, предназначенный карликам, которым дан дар зрения.
Поскольку ареной действий является горизонтальное измерение, план может сообщить нам то, как сооружение служит организующей субстанцией для действий человека.
Простейший пример на нашей схеме достаточно выразителен.
Только после того, как входящий сообразит, что достичь цели А можно равным образом, свернув направо или налево, он получает возможность двигаться осмысленно.
Хотя симметрия двух альтернативных путей не может быть прочтена в реальном движении никогда, увидеть в ней «формулу» структуры сооружения — значит научиться ею правильно пользоваться.
Итак, через свой план здание раскрывается нам как инструмент человеческой деятельности.
Соответственно, именно план предъявляет нам ведущее измерение тех зданий, где организация структуры в своих главных «тягах» символически воплощает поведение людей.
Например, ведущая тема Центра визуальных искусств Гарвардского университета по проекту Ле Корбюзье может быть воспринята только при взгляде на план. Именно план раскрывает для нас комбинацию из двух подобных студийных залов, достаточно агрессивно расталкивающих выгибами своих стен окружение налево и направо от оси — снаружи можно разобрать лишь фрагменты этой схемы.
Эдуард Секлер показал, что эффект закручивания двух подобных форм остается феноменом, воспринимаемым исключительно на плане или взгляде на здание с высокой точки. Этот эффект не влияет на восприятие здания в интерьере, поскольку обе студии находятся на разных уровнях.
В строгом смысле схема, избранная Ле Корбюзье, не изобразим и в плане, если только не совместить на нем потолок студии на втором этаже и пол — на третьем, что не слишком удобно.
Вместо этого оказывается необходим синтез двух планов на двух уровнях с выбором определенных черт из каждого.
Между полом и потолком в большинстве зданий не происходит ничего существенного с архитектурной точки зрения.
Поэтому стены могут быть сведены к линиям внешнего обвода без потерь несомой информации. Разумеется, если план должен представить оборудование ванной комнаты или конторы, он синтезирует на плоскости контуры предметов, независимо от того, на какой высоте от пола те приобретают максимальные габариты.
Однако для этажей конторского здания или рядового жилого дома подобное совмещение оказывается совершенно излишним люди живут собственной жизнью на независимых уровнях, часто не ведая друг о друге.
Разумеется, проблема не сводится к установлению таких взаимосвязей между частями.
Если здание должно стать продуктом архитектуры, т. е. продуктом формообразующего мышления, то оно должно удовлетворять общим требованиям такого мышления, осмысляться как интегральное целое, независимо от того, доступно или полезно такое целое людям, пользующимся продуктом архитектуры. Единство такого рода может быть получено только за счет достижения интегральное по всем значимым измерениям.