Идея символизма в нашем столетии трактуется весьма специфично, что заставляет остановиться на ней особо. Разумеется, если термин не стандартизован по употреблению, то всякий сохраняет способность использовать его по-своему.
Столь же очевидно, однако, что слово «символ» остро необходимо нам для того, чтобы обозначить им базисную функцию. пчельной выразительности.
Архитектурный символизм начинается тогда, когда в решении здания использованы формы, несущие какое-то общепринятое значение.
Наибольшей способностью усматривать подобный смысл в каждой вообще форме обладало средневековое сознание. Так, — предполагает Отто фон Симеон, аббат Сюгер избрал 12 колонн и для хоров, и для галереи в Сен Дени в связи с метафорой духовного строительства на фундаменте из 12 пророков и 12 апостолов.
Известно, что замочный камень понимался как Иисус, связывающий собой две стены, два Завета и т. д. Уже в наше время 36 колонн Мемориала Линкольна в Вашингтоне должны были означать собой число штатов, входивших в США к моменту смерти президента…
Не раз отмечено, что намеренный и последовательно применяемый символизм всегда поверхностен.
Когда Леду и Водойе в XVIII столетии проектировали дом владельца лесопилки в форме пилы, а дом «гражданина мира» — в форме земной сферы, символическое соотнесение оставалось на весьма неглубоком уровне. Неудивительно, что успешные архитектурные решения крайне редко сводят символизм к условной конвенции, тяготея к тому, чтобы связать его с характером первичной, спонтанной экспрессии ‘.
Когда Этьен-Луи Булле предлагал оформить внешнюю поверхность стен судебной палаты как таблицы Конституции, он не выходил за пределы наклейки «ярлыка». Однако когда он же предлагал поместить вход в тюрьму под зданием палаты, Булле адресовался к прямому визуальному символизму, вызывающему доверие: «Представляя это августейшее учреждение приподнятым над темной пещерой преступления, я считал, что не только подчеркиваю силой контраста благородство архитектуры, но также предлагаю метафорически впечатляющую картину порока, раздавленного пятой законности».
Точно так же в примере, взятом у Сюгера, символ замкового камня отнюдь не кажется нам избранным случайно: помещенный в наивысшей точке свода этот камень предлагает взгляду предметный эквивалент выражаемых постройкой идей.
Все подлинные метафоры так или иначе восходят к выразительным формам и процессам в предметном мире.
Мы говорим о «высоких» устремлениях и «глубоких» мыслях, и только за счет аналогии с подобными элементарными качествами воспринимаемого мира мы оказываемся в состоянии понимать и описывать нематериальные признаки. Произведение архитектуры — и как целое, и в каждой своей части — ведет себя как символическое утверждение, которое, посредством чувств, передает нам фундаментальные для существования человека качества.