Психологические особенности вертикального и горизонтального измерений не привлекли бы нашего внимания, если бы их динамические свойства не участвовали столь существенно в том преобразовании сооружения в символический образ, которое играет фундаментальную роль в человеческом существовании. Роман Уильяма Голдинга «Шпиль» повествует о настоятеле, добавляющем башню со шпилем к кафедральному собору в качестве монумента вере и амбициям, грозящим герою гибелью. Книга воскрешает состояние ума, породившее значительность средневековых соборов, но неизбежным дополнением оказываются персональные мотивы, образный строй, порождаемый современным сознанием, возможно точно так же присущим и людям прошлого.
Благодаря сплавлению прошлого опыта и современного умения различать описание Голдинга приближается к тому, чтобы стать полным очерком множества значений, порождаемых фундаментальными пространственными измерениями. Роман Голдинга утверждает прежде всего чистоту вертикализма, еще не замутненную ничем ни в физическом, ни в идеальном смысле.
Лишь потому, что башня — единственное, что, вырываясь из своего окружения, вторгается в девственное пространство, она может означать свершение страстного дерзновения. Такое же сооружение, окруженное в современном городе значительно более высокими зданиями, не претендующими на достижение столь высокой цели, выглядит как патетическая пародия исчезнувшей мощи.
Над крышами же старого города башня-жест со всей силой отпечатывается в сознании и священников, и прихожан. Значение сооружения не сводится, однако, только к этому: в дополнение к роли динамического порыва к недосягаемому для человека, башня воплощает также завоевание высоты, означающей и земную мощь, и вершину доблести.
Находиться высоко — означает занять позицию часового, хранителя и судьи, взвешивающего добро и зло. Видимая снизу, башня — это и предостережение, и центр ориентации одновременно: «Окрестность послушно вжималась в новую форму. Теперь, предостерегающе подняв большой палец вверх, город, согласно предназначению, будет покоиться подобно ступице колеса.
» Таким образом, первично простая форма, соответствующая столь же простому зрительному впечатлению, начинает обрастать множеством ассоциативных значений. Это множество приобретает иерархическую упорядоченность за счет религиозной атмосферы города, но столь заметный, столь сильно навязывающий себя окружению монумент предлагает зрителю широкую гамму дополнительных значений, поворачивается к нему множеством сторон, приобретает сложно-запутанный характер.
Вертикализм обозначен в полную меру только через контраст с горизонтальностью, запечатленной в том же сооружении.
Мирно покоясь на земле, собор — «вместилище, Дом, ковчег, убежище, корабль, способный вместить всех этих людей, теперь, наконец, оснащенный мачтой». Плоскость плана вводит в образную систему сугубо человеческое начало.
Традиционный тип такого плана напоминает не только крест, но и человеческую фигуру. Голдинг вполне убедительно пользуется этим взаимным «цитированием» между человеком и храмом скорее в категориях современной психологии, чем в духе философских параллелей, вроде тех, что содержатся в текстах и архитектурных рисунках Франческо ди Джорджо.
У Голдинга горизонтальная позиция трактуется скорее буквально: тело простерто на спине, раскинув руки, придавая зданию силу связи с землей.
Тем драматичнее рывок башни со шпилем, отталкивающийся от этой позы слабости, — стремление, порыв, призыв, но вместе с тем и опасное дерзновение, даже высокомерие.
Настоятель Жослен, автор замысла и движущая сила в его реализации, умирает в романе от таинственного недуга, беспомощно раскинувшись, уподобившись своему собору. Сложность ассоциативных связей, устанавливаемых человеческим сознанием относительно простой архитектурной темы, служащей толчком к их пробуждению, велика.
Именно эта визуальная обнаженность фундаментальных связей вызывает абсолютную незаменимость чисто художественных высказываний для человеческого сознания, жаждущего уловить главную тему, связывающую обескураживающее множество отдельных переживаний.