Первичным, фундаментальным фактом архитектурной выразительности является то, что здание представляет собой рукотворный объект, помещенный в природное окружение. Есть и другие объекты такого рода, но архитектурные сооружения выделяются среди них тем, что в них и через них осуществляется специфическое использование природных ресурсов при одновременном утверждении сугубо человеческого назначения, глубоко отличающегося от функции, осуществляемых в природном контексте. Культивированное поле, лестница, прислоненная к дереву, деревянная доска, переброшенная через ручей, — все это сугубо человеческие проявления по формальным свойствам, но вместе с тем, мы обычно воспринимаем подобные формы как своего рода усиление природного начала во имя человеческой пользы.
Во всяком случае именно об этом говорил Адольф Лоос, когда отмечал, что сельские дома или деревенские церкви выглядят так, как если бы их строили помимо человеческой воли.
Он готов был принять в это семейство корабли и железные дороги, созданные инженерами, но печалился, что архитектура в зауженном смысле слова оскверняет ландшафт и в тех случаях, когда создана «хорошим» архитектором. Лоос был искренне уверен, что архитектура должна служить лишь продолжением природы, представлять объекты, визуальные характеристики которых должны быть прямым продолжением утилитарной функции, подобно тому, как это происходит с формами деревьев или животных.
Лоос яростно протестовал против всех случаев, когда архитектура сознательно превосходит эти узкие рамки, внося в мир сугубо человеческую привилегию символических утверждений.
Символическое утверждение такого рода может в равной мере опираться на одно из двух фундаментальных отношений к природе. Даже и не пытаясь буквально имитировать природу и делать вид, что здания самопроизвольно порождены природой, архитектор может трактовать человека прежде всего как природное существо.
При такой точке зрения архитектурные произведения, будучи откровенно человеческими продуктами, должны все же подтверждать собой ведущую роль природного, принимать формы природы.
Здания в этом случае должны вырастать из ландшафта «как дерево», по утверждению Ф. Л. Райта, и тяготеть скорее к органическим, чем геометрическим формам.
«Органичная» архитектура признает особую ценность за криволинейными отклонениями от четкости прямой линии или плоскости, способностью встраиваться в плавное перетекание ландшафтов, чуждое четкому разграничению элементов, столь характерному для человеческого разума.
С другой стороны, человек может использовать архитектурные формы для утверждения себя в роли рационалистического создания, творящего рациональные формы. В этой роли он — антагонист видимой природы и, возможно, испытывает по отношению к ней чувство некоторого превосходства.
В таком случае человек может даже предпринять попытки подчинить природу собственным идеалам рационального. Так поступали создатели французских садов XVII столетия, в которых симметрическая композиция целого и геометриям форм деревьев, кустов и куртин становились прямым продолжением формализованной до предела архитектуры дворца.
В сопоставлении с математическими концепциями, материализованными в камне, «дикая» природа превращается, таким образом в нечто низкое — в «пустыню».