Визуальное отношение воспринимается непосредственно только в том случае, если оба элемента взаимосвязи схвачены в одной образной модели, которая может быть порождена конфигурацией, наблюдаемой в реальном пространстве; рисунком или схемой; наконец, работой воображения. Отношение устанавливается во времени или в пространстве, но если не удается сохранить слитность образа, то восприятие не в состоянии уловить взаимодействие компонентов.
В этом случае удается чисто интеллектуальным образом устанавливать связь между предметами, воспринимаемыми поодиночке.
В том, что характеризует работу архитектора, нет более яркой проблемы, чем необходимость видеть внешнее и внутреннее во взаимосвязи — как элементы того же самого замысла.
Как и до какой степени удается решить эту проблему? В той или иной мере с той же проблемой сталкиваются биолог, физиолог или конструктор, но она равно чужда живописцам, скульпторам или деятелям кино.
Живописец может предъявить нам или экстерьер, или интерьер, но он не может успешно соединить элементы и того, и другого на одном полотне. Киномонтаж может показывать нам то экстерьер, то интерьер, но лишь один из них может быть показан на экране в данный момент времени.
Традиционная скульптура ограничивалась созданием предметов, отличающихся замкнутой поверхностью, лишенных идеи внутреннего.
Известная на сегодня архитектура постоянно занята решением двух трудно примиримых между собой задач: с одной стороны, создания убежища и обеспечения его обитателям соответствующей среды существования, с другой стороны — формирования экстерьера, приспособленного к функциям сооружения и производящего на человека известное впечатление.
Однако и в физической реальности, и в восприятии мир внешнего и внутреннего взаимоисключаются, коль скоро невозможно одновременно находиться и в том и в другом.
Достаточно пройти сквозь двери, чтобы оставить за собой один мир и столкнуться вплотную с другим. На генеральном или ситуационном плане, описывающем поле человеческих действий, границы между двумя мирами обозначены лишь как линии или тонкие полоски, пронизываемые перемещениями, осуществляемыми без особого труда.
Действительная трудность задачи архитектора проистекает из парадоксального противоречия между взаимоисключительностью автономных и самодостаточных пространств интерьера и самодостаточного внешнего мира и необходимостью совмещения обоих миров в качестве элементов целостного человеческого окружения.
Именно этот парадокс объясняет всю значимость суждения Вольфганга Цукера о том, что сооружение границы, обособляющей внутреннее от внешнего, представляет собой первичный акт архитектуры. При взгляде извне сооружение не бывает одиноко.
Расположенное среди других зданий, природного ландшафта или пустого пространства, сооружение во всех своих характеристиках — размере, форме, фактуре, цвете, ориентации — зависит от окружения. Именно окружение предопределяет то, что здание или становится зрительным центром или скромно отступает на роль пособника; велико или мало; гармонично или выпадает из ряда.
В то же время, однако, здание или комплекс зданий, воспринимаемые извне, обладают всесторонней завершенностью плотных тел. В динамическом аспекте они выталкивают пространство так же, как тела выталкивают воду в ванне Архимеда.