Мы говорили о том, что интерьер представляет собой целостный и замкнутый мир в себе. Только память, позволяющая нам соотнести воспринимаемое сейчас с образами ранее виденного, дает нам возможность установить пространственную связь между внешним и внутренним или между разными интерьерами.
И все же такая контекстуальная связь остается лишь косвенной.
Об этом напоминает известная каждому разобщенность видов поведения на разных этажах одного здания: это лишь в отдельных случаях реальная разобщенность функций, но всегда полная обособленность воспринимаемого.
Когда лифт внутри конторского здания в считанные мгновения пересекает невидимую границу, и его двери открываются, мы одним взглядом улавливаем существование незнакомого и самодостаточного мира, словно и не подозревающего том, что существует выше или ниже по уровню.
Однако и в горизонтальном измерении, где переход из одного места в другое затруднен в наименьшей степени, разобщенность интерьеров достигает удивительной силы. Чтобы осознать, что стена является общей границей с соседним помещением, всегда требуется известное мысленное усилие.
При таком условии соперничество за общую границу не может возникнуть, поскольку она принадлежит каждому интерьеру по отдельности, и двойственность ее функции не сопровождается видимым столкновением.
Именно поэтому, указав место данного помещения на общем плане и определив его связь с другими, архитектор обладает полнотой свободы в решении вопроса о том, какую меру автономности предоставить данному интерьеру, в какой мере соотносить его с другими.
В то же время интерьер обладает способностью угнездиться в пространстве, где большее последовательно охватывает меньшее. Для примера можно привести отрывок из романа Роберта Музиля: «Его окружал покой с высоким потолком, в свою очередь окруженный пустыми пространствами прохожей и библиотеки, а те в свою очередь были обернуты, оболочка за оболочкой, еще комнатами и комнатами, молчанием, преданностью, торжественностью, гирляндами двух спиральных каменных лестниц; в той точке, где лестницы готовы были выплеснуться на тротуар, стоял монументальный швейцар в тяжелой ливрее с галунами и жезлом в руке; он глядел сквозь проем арки в залитый солнцем день, и пешеходы проплывали мимо словно застенком аквариума.
На грани миров вздымались вверх игривые лозы орнамента на фасаде стиля рококо, на фасаде пользовавшемся известностью среди знатоков не только красотой, но и тем, что в высоту он был больше, чем в ширину.
» При подобном конспективном видении и характер, и место каждого последующего интерьера поддерживаются и обостряются окружающим его пространством.
Этот эффект присутствует не только в тех случаях, когда целое гармонически уравновешено, но и в тех, когда целое исполнено контрастов, обнажающих, часто не без иронии, малость любого из соседствующих друг с другом мирков. В Нью-Йорке вдоль Риверсайд Драйв много старых доходных домов, сохранивших остатки былой роскоши в просторных подъездах с их золочеными колоннами, огромными мраморными вазами, коврами, а то и привратниками не без некоторого шика.
Наверху же мрачные, голые коридоры, разгороженные квартиры, нередко с окнами во двор-колодец, из которого едва сочится свет.
Подобные сопоставления нередки в гостиницах, конторских зданиях или общежитиях, причем лишь часть обитателей воспринимают каждую деталь в общем контексте, страдая от жалкого характера контрастов, тогда как другие полностью замыкаются в замкнутости отведенного им места, принимая его без обидных сравнений.
Иногда утверждают, что замысел архитектора своей четкостью не должен превышать присущих среднему обывателю способностей замечать, что незачем занимать голову тем, что и так не будет замечено.
Ниже мы остановимся на том, что восприятие происходит на многих уровнях осознанности, и что в любой профессии существует этическая норма, согласно которой первую роль должно играть наиболее осознанное видение, независимо от того, насколько полно оно может разделяться заказчиками или потребителями.