Щедрость или скупость, гостеприимство или холодность — все эти символические обертоны сопутствуют восприятию не только в редкие моменты эстетической сосредоточенности. Они проявляются всегда — при взгляде на вещь или обращении с ней, для чего вполне достаточно естественной чувствительности.
Как правило, речь идет об «открытых» символах, т. е. не относящихся только к какому-то специальному применению, а охватывающих широкий спектор возможностей прочтения.
В то же время «открытые» символы отличаются от конвенциональных своего рода обязательностью; как подчеркивал уже Липпс, в них нет ничего эзотерического, неопределенного, спорного: «Символизм определенных форм представляет собой весьма простое явление, столь простое, что нередко кажется, что речь идет о заурядной тавтологичности. Что, в самом деле, может быть более примитивным, чем заметить, что нечто прямое прямо, согнутая форма сгибается, а расширяющаяся распространяется во все стороны».
И все же продолжает Липпс, необходимо отнестись к этим свойствам с чрезвычайной серьезностью, обращая внимание на то, что говорит нам форма и что из этого с необходимостью следует. Речь приучила нас думать о качествах объекта в форме имен прилагательных, т. е. в виде предметов, прибавленных к предметам.
Если трактовать эти качества в динамическом ключе, то мы вдруг обнаруживаем, что они относятся не столько к предметам, сколько к действиям, и под прилагательным прячется глагол.
Когда мы именуем форму чашки изящной, мы на самом деле имеем в виду, что из нее красиво пить. Простой пример керамических ваз послужил нам для иллюстрации связи между функцией и формой, которая «переводит» функционирование предмета на язык экспрессии, улавливаемой восприятием.
Так, зримая способность содержать, хранить или лить определенным образом — это не просто нечто, наблюдаемое нами.
Это визуальная «аналогия» (по Булле) утилитарной функции вещи. Обратимся теперь к примеру, более близкому архитектуре.
При взгляде на известное кресло Миса ван дер Роэ, мы прежде всего замечаем отсутствие как вертикальных, так и горизонтальных элементов.
Композиция тщательно избегает привычной устойчивости вертикальных ножек и проверенной опытом горизонтальности сиденья. При сопоставлении с жестким каркасом зданий Миса эта мебельная единица особенно подчеркивает присутствие человека как элемента бытия.
В полном соответствии с современным образом жизни это кресло не требует от сидящего приспособить тело к жесткости композиционной структуры, напротив — оно приспособлено для того, чтобы сидящему было удобно.
Прямоугольности противостоит здесь наклон спинки, являющийся своего рода уступкой действию силы тяжести.
Этот наклон превращает спинку скорее в опору, чем в корсет, вынуждающий к удерживанию прямизны сипны. Во всей композиции прослеживается сочетание четкой упорядоченности и гибкой подчиненности элементов.
Длинные стальные тяжи соединяют вертикализм спинки-опоры с горизонтальностью пола-опоры, и результирующая вогнутость выражает податливость рамы относительно веса садящегося.
Этот же выгиб выражает достаточную прочность для ощущения, что вес будет воспринят без всякого риска.
Чисто зрительно эта устойчивость обеспечена тем, что выгиб соответствует точно дуге окружности, а окружность — наиболее неподатливая изменению кривая.
Визуальная стабильность композиции обеспечена ее подчинением простейшим геометрическим отношениям — кресло, вернее полукресло, вписано в квадрат, и верхний правый угол этого квадрата служит центром для дуги опор, являющихся тем самым прогнутыми диагоналями. Подушка сиденья касается опор в центре кривой, а пересечение стальных тяжей делит основание квадрата в отношение 2 : 3. Вся эта геометрическая жесткость несколько удивляет после того, как чисто интуитивно улавливается сочетание изящества и устойчивости, передаваемое обликом предмета.
Сложность динамической темы воплощена в легком 5-образном изгибе нижних тяжей, который достаточно близок к прямой линии, чтобы подтвердить внешнюю простоту композиции, но обыгрывает эту прямизну в полном соответствии с известной игрой Хогарта в «линию красоты».
Этот пример конкретно показывает, как хорошо спроектированный объект являет себя в виде чистой формы — убеждающая динамика кресла Миса ван дер Роэ словно дематериализует физический предмет, делая его носителем взаимодействия сил. Смыслонаполненность этого взаимодействия далеко превосходит выразительность именно данного кресла.
Она во многом символизирует собой образ жизни, выражает культурную ситуацию, породившую именно такую форму предмета.