По отношению к вопросу мобильности архитектурные задачи имеют два принципиальных решения, называемых здесь «укрытием» и «норой». Укрытие это тот тип контейнера, который подобно яйцу само порождает свою форму сообразно функции и признает за пользователем сугубо вторичную роль.
Образцовой формой такого контейнера является нечто, обладающее простой центрической симметричностью и в идеале округлое.
Недавним примером в архитектурной практике может служить мощный цилиндрический объем музея Хиршхорна в Вашингтоне. Сооружение заполняется людьми, оставаясь к этому безразличным, и не кажется покинутым или незавершенным без них. Пространство внутри здания доступно, но никоим образом не подстраивается к посетителю.
Иначе говоря, рисунок движений посетителя столь же не согласован со структурным построением здания, как при движении вокруг произведения скульптуры.
Контрастным типом сооружения является «нора» — нечто (опять-таки, если взять тип в чистом виде), получающееся в результате непосредственного проникания обитателя в материал. Туннель, образующийся в результате прокапывания, служит каналом для последующего движения и тем самым предписывает движения посетителя столь же жестко, как железнодорожный путь.
Если на пути встречается расширение, то лишь по той причине, что пользователю нужна здесь большая свобода движений или более обширное пространство, а не потому, что структура требует здесь расширения как элемента формы. В целом «нора» может быть так же трехмерна, как и «укрытие», но ее трехмерность образуется системой линейных каналов, а не принципиально трехмерной формой.
Если бы в музее Гугенхейма не было ничего, кроме спиральной рампы, образующей собой основное пространство экспозиции, то его принципиальной моделью был бы цилиндр, хотя и не обладающий формой цилиндра.
Замысел «норы», возникая на плане, сугубо динамичен и столь же свободен от физической материальности, как музыкальный опус, не предназначенный для исполнения на конкретном инструменте. Здание типа «укрытие», напротив, замасливается как вневременная форма, функции которой представимы лишь в самом общем виде за счет группировки площадей различных размеров и форм, соединенных между собой сообразно потребности и тем самым как-то соотнесенных.
И здесь решение может иметь истоком абстрагированный план, лишь в дальнейшем подлежащий оформлению, но такая схема будет более напоминать дерево или скелет, а не сеть кровеносных сосудов.
Это непременно сочетание разнородных контейнеров, сцепляемых вместе за счет сугубо утилитарного порядка пользования, и отношение между ними выражено скорее через соединения, чем через направляющие туннели. На следующих уровнях решение будет конкретизироваться не в виде сети тропинок, а в виде сцепленности пространств.
Разумеется, это только вспомогательные абстракции. На практике любой проект совмещает в себе черты обоих подходов в той или иной пропорции, однако для оценки самой пропорции необходимо сначала ощутить обе экстремальные позиции.
Очевидно, что два концептуальных подхода отнюдь не могут быть сведены к двум различным способам проектировать здание; они глубоко укоренены в традиции восприятия человеческого существования, в двух разных стилях. Их различие можно выразить метафорически через утверждение, что мыслящий здание «укрытием» — строитель, тогда как мыслящий его в виде «норы» — копатель; что первый — скорее лепщик, а второй — резчик.
Хотя архитектор, разрабатывающий идею здания в собственной голове и на чертежной доске, отнюдь не лепит и не режет по материалу, вполне резонно предположить, что чисто интеллектуальный след этих видов деятельности руководит творящим формы воображением.