Чем прочнее традиционный символ связывается с адекватным ему зрительным образом, тем устойчивее он оказывается по отношению к сдвигам философского или доктринального свойства. Так, утренний свет, падающий на алтарь через окна хоров, несет в себе сильное и немедленное чувство возвышенного. Вместо того, чтобы передавать нам специфическое послание в системе метафизики неоплатоников, этот миг содержит в себе гораздо более широкое, родовое переживание, относительно которого доктрина оказывается лишь временным и частным воплощением.
Чувственный символизм выявляет в частном наиболее общее и тем поднимает частное на более высокий уровень отнесенности к человеку. Именно эта усиленная экспрессия может сохраняться зданием, продолжая пробуждать в зрителе сильное переживание и тогда, когда содержание первоначального послания удается’ реконструировать только путем исторических изысканий.
Подобные только что названным конвенциональные символы лучше всего назвать «открытыми символами»: непосредственно улавливаемая аналогия между визуальным характером объекта и его же духовным характером опирается на самые основные атрибутивные качества высоты и глубины, открытости и замкнутости, приближения и удаления. Не будучи связаны, так сказать, официальными конвенциональными смыслами, чисто абстрактные качества обозначаемого сохраняют возможность воплощаться в множество вариаций.
Говоря о символизме, нам чрезвычайно важно отдавать себе отчет в том, что как раз конвенциональные символы с их достаточно ограниченным запасом значений отнюдь не являются прототипами — они суть частное воплощение прототипа и только.
Художник, архитектор сосредоточен в первую очередь на широко понимаемой метафоричности экспрессии. Символы не могли бы опереться на экспрессивные качества ‘7 чувственного опыта, если бы этот опыт и в повседневной практике не был обогащен метафорическими обертонами.
Солнечный луч, врывающийся в комнату, когда утром раздвигаются шторы, вовсе не воспринимается нами как просто изменение уровня освещенности. Лишь потому, что свет воспринимается как жизненный дар, открывающий нам мир, освещенность обладает качеством обобщенного символа первостепенной важности.
Самые мощные символы вырастают из самых элементарных ощущений, поскольку они соотносят нас с фундаментальным человеческим опытом, из которого возник весь прочий опыт. Жизнь человека оказалась бы чудовищно убогой, если бы поливая цветы, он не ощущал в этом процессе никакой связи с утолением жажды.
Символизм, свойственный искусству, в котором архитектура значит более других, не мог бы задевать нас столь сильно, перевешивая роль изменений в культурной конвенции, если бы этот символизм не был глубоко укоренен в самом мощном, самом универсальном опыте человека.
Ступени в сооружении, которое мы называем «ступа», лишь потому убеждают нас как символ подъема духа по ступеням очищения, что заурядность повседневного восхождения по ступеням наполнена чувством преодоления силы тяжести в победном процессе подъема к вершине. К сожалению, верно, что спонтанный символизм повседневно-‘ го опыта утратил блеск в нашей цивилизации не только потому, что практически растаяли религиозные идеи, но и из-за того, что контакт с природой вытеснен оперированием с лишенными плоти абстракциями, особенно мощными в мире продажи и покупки.
Сильнейший источник спонтанного символизма обидно обмелел, и произведениям искусства, включая постройки, приходится несколько искусственно оживлять наш обедненный опыт.
Самой важной опознавательной чертой всякой цивилизации, является, пожалуй, сохранение работоспособной взаимосвязи между практическим действием и так называемой абстрактной мыслью.
Мыслительная активность данной цивилизации подвергается огромному риску, если, с одной стороны, значения еды, сна, пути, изготовления вещей сведены только лишь к материальной’ выгоде, сопряженной с деятельностью, а с другой — принципы, с помощью которых мы постигаем природу вещей и управляем собственным поведением, сведены к чисто интеллектуальным концепциям, не черпающим более ничего из восприятия.
Для архитектора все это означает, что в той мере, в какой он может усилить глубинные значения, встроенные в простейшие признаки оседлой жизни, он участвует в залеживании ран в теле нашей цивилизации.
Это выполнимо за счет тщательной отработки экспрессивных качеств вновь изобретаемых архитектурных форм.